:Очередной субботник.

Написал вчера пост про авто, а про самое актуальное и забыл-про субботник. В Беларуси вчера состоялся очередной субботник-значит праздник коммунистического труда.
Ну что можно сказать? С каждым годом смысл этого мероприятия все больше нивелируется, искажается да принижается. А ведь было время, когда они, такие мероприятия были действительнореальными праздниками, проходили на подьеме. Когда 100% явка была не по принуждению, а по убеждению. Тогда и настроение было реально праздничное, подъемное, и совершенно не требовалось его "поднимать", как нынче.
Что-ж, как поется, "няма таго, што раньш было...". Увы, нынешние мероприятия совершенно точно характеризуются рассказом Владимира Сорокина "Первый субботник".(привожу целиком, источник:www.erlib.com).

Владимир Сорокин. Первый субботник

— Ну вот, — Саламатин подошел к рассевшейся на плитах бригаде, — нам, ребят, листья сгребать.

Рабочие зашевелились, поднимаясь:
— Во, это по мне…
— Нормально, Егорыч.
— Небось Зинку ублажил, вот и работу полегче дала…
— А где сгребать будем?

Саламатин достал из широких брюк пачку «Беломора»:
— От проходной и выше.
— Так там много. С полкилометра.
— А ты как думал… Давайте, мужики, в девятый за граблями. Там и грабли и рукавицы. Или кто-нибудь пусть сходит, что всем переться.
— Мы с Серегой сходим, — Ткаченко хлопнул Зигунова по ватному плечу. — Сходим, Серег?
— Сходим, конечно… дай закурить, Егорыч, — Зигунов потянулся к пачке.

Саламатин вытряхнул ему папиросу, сунул в губы свою, смял:
— Значит сходите. Не обсчитайтесь только. Четырнадцать грабель. И рукавиц четырнадцать пар. А вот и новичок бежит… Пятнадцать грабель и пятнадцать пар.

Мишка перелез через штабель труб, побежал по плитам.
— Ты чего опаздываешь? — улыбнулся Саламатин, закуривая. — Идите, ребята, идите…

Мишка подбежал к нему, громко выдохнул:
— Фууу… запыхался… доброе утром… Вадим Егорыч…
— Доброе утром. Что, будильник подвел?
— Да нет, поезд пропустил свой… фууу… сильно опоздал?
— Нет. Ничего.
— Доброе утро! — Мишка повернулся к рабочим.
— Здорово.
— Доброе утро…
— Чего опаздываешь?
— Перезанимался вчера, небось, заочник?
— Егорыч, ну мы пошли, чего тут толкаться…
— Идите. Я догоню щас… — махнул рукой Саламатин. — Застегни куртку, не лето все-таки.

Часто дышащий Мишка стал застегивать молнию.
Саламатин отодвинул рукав ватника, посмотрел на часы:
— Четверть девятого. Все не начнем никак.
— А что делать будем?
— Листья сгребать. С газонов у проходной.
— На свежем воздухе… хорошо…
— Конечно… так… Прохорова нет… ну, ладно. Ждать больше не будем… пошли, Миш.
Они зашагали к проходной, вслед за бригадой.
Саламатин зевнул, выпустил дым:
— А ты что так оделся чисто? Прямо, как на парад.
Мишка пожал плечами:
— Ну, а что. Ничего особенного.
— Но куртку-то зачем пачкать? Хорошая куртка.
— Обыкновенная.
Бригадир засмеялся, обнажив крупные прокуренные зубы:
— Да… вот что значит — новое поколение. Я б такую куртку на выходной берег…
Подошли к проходной.
Одетый в черную форму вахтер запирал ворота.
— Семеныч, выпусти нас! — весело крикнул Саламатин.
— Идите через вертушку. Я уж запирать за вами устал. Щас только твои проползли.
— Егорыч! — раздалось сзади. — Помоги!
Мишка и бригадир обернулись.
Ткаченко с Зигуновым несли грабли и рукавицы.
— А вы что, пупы надорвали? — шагнул к ним бригадир.
Мишка подошел к Зигунову, тот сунул ему стопку рукавиц.
Саламатин протянул руку к граблям, распустившимся веером на плече Ткаченко, но тот уклонился:
— Да шучу, Егорыч. Чего тут нести.
— Все хорошие? Ломаных нет?
— Нет, нет…
— Ну, иди вперед.
Бригадир пропустил Ткаченко.
По очереди прошли через поскрипывающую вертушку.
На улице ждала бригада.
— Во, Сашок самые новенькие выбрал…
— Семейный, сразу сообразил.
Ткаченко снял грабли с плеч:
— Разбирайте…
Мишка стал раздавать рукавицы.
Творогов постучал граблями по асфальту:
— Нормально… Такими и целину пахать можно…
— Откуда начинать, Егорыч?
Саламатин огляделся, махнул рукой на левый газон:
— Вот наш.
— А правый?
— А тут насосники будут убирать.
— Ясно…
Усеянный опавшей листвой газон тянулся вдоль каменной заводской ограды вместе с неровным рядом невысоких тополей. Их длинные, потерявшие почти всю листву ветки, слегка шевелились. Разобравши грабли и надев рукавицы, рабочие двинулись к газону. Саламатин разорвал нитку, скрепляющую новенькую пару рукавиц. Мишка постучал древком грабель по асфальту, насаживая их потуже:
— Гвоздика нет.
— Что? Какого? — повернулся к нему бригадир.
— Да тут вот… крепить где грабли…
— Ну и ничего страшного… дай-ка, — бригадир взял у него грабли, потрогал. — Насажены нормально. И без гвоздя сидят крепко. Грабь только полегче и не отвалятся… пошли…
Они двинулись за бригадой.
Мишка улыбнулся, положил грабли на плечо:
— Да… первый субботник…
— Как первый?
— Да так. Первый субботник мой.
— Серьезно? — удивленно посмотрел на него Саламатин.
— Ага. Ну, не первый, конечно… в школе были субботники…
— Ну, так это другое дело. В школе ты учеником был, а тут — пролетарий. Значит, действительно — первый! Здорово!
Саламатин засмеялся, крикнул шагающим впереди рабочим:
— Слышь, ребят! У Мишки сегодня первый субботник! Каково?
— Поздравляем.
— Бутылка с тебя, Миш!
— Нормально…
— Ты тогда сегодня должен по-ударному работать, за всех.
— Чудеса… первый субботник у человека. Я и забыл, когда у меня был…
Саламатин положил руку Мишке на плечо:
— Да… вообще-то это событие. Надо было б как-нибудь через профком поздравить тебя…
— Да что вы, Вадим Егорыч…
— Надо было. Что ж ты раньше не сказал? Так, мол, и так… первый субботник… Эй, ребят! — крикнул он рабочим. — Начинайте отсюда! Прям в кучи сгребайте к кромке и порядок…
Рабочие разошлись по газону, стали сгребать листья.
Саламатин сощурился на заходящее солнце, поправил выбившийся из-под ватника шарф:
— А я вот помню свой первый субботник…
— Правда?
— Помню. Только война началась. Как раз сорок первый год. Июль. А я в апреле на завод устроился. Тоже такой же был, как ты. Только помоложе. И заочно, конечно, не учился. Не до учебы было. И вот субботник решили провести. В фонд помощи фронту. Вышли всем заводом после смены. А смена-то была — двенадцать часов! Не то что сейчас. И работали по-другому совсем. С сознанием. Все понимали. Самоотверженно работали, вот… и как работали… разве сравнишь с теперешними работничками…
Он вздохнул и побрел к бригаде.
Мишка заспешил следом.
Бригадир встал рядом с Зигуновым, нагнулся и поднял ржавую консервную банку:
— Вот. Это вот свинство наше. Выпили, закусили и бросили. Так вот и живем… а потом удивляемся, мол, пойти отдохнуть некуда, вся природа загажена…
Он кинул банку на кучу листвы.
Мишка принялся грести от кромки газона.
Бригада работала молча.
Зигунов вдруг распрямился, улыбнулся, тряхнул головой:
— Ой… что-то… щас вот…
Он оттопырил обтянутый синими брюками зад и громко выпустил газы.
Сотсков выпрямился, удивленно посмотрел на него и сделал то же самое, но только слабее и короче.
Ткаченко наставил на Сотскова тонкий палец:
— Артиллерия… пли…
И лаконично пукнул.
Салазкин и Мамонтов оперлись на грабли и выпустили газы почти одновременно.
Творогов наклонился сильнее, лицо его напряглось:
— Оп-ля… оп-ля… оп-ля…
Он слабо пукнул три раза.
Сохненко поднял обутую в резиновый сапог ногу:
— Ну-ка… по изменникам Родины…
Но пукнул слабо.
Саламатин удивленно качнул головой:
— Еп твою… ни хуя себе… это что ж такое? Что, все сразу? В честь чего это?
Зигунов пожал плечами:
— Как, в честь чего? В честь первого субботника нашего товарища был произведен артиллерийский салют из орудий среднего калибра. Теперь за тобой очередь, Егорыч…
Улыбаясь, рабочие смотрели на него:
— Давай, ветеран, по-ударному…
— И ты, Миш, не отставай.
— Давай, чего стоишь. Не отрывайся от коллектива.
— Честь бригадирскую не роняй, орденоносец…
— Давай, давай, Егорыч… все ведь на тебя равняются…
Саламатин почесал висок, засмеялся:
— Ну, раз такое дело…
Он слегка нагнулся, закряхтел.
Мишка тоже напрягся, посмотрел под ноги и пукнул первым, но — слабо, еле слышно.
— Ну, Михаил, слабовато…
— Ничего, у него юбилей сегодня… простительно…
Все посмотрели на замершего бригадира и замолчали. Его широкое коричневое лицо, побронзовевшее от лучей заходящего солнца, было обращено вдаль, руки вцепились в колени. Полные губы бригадира сжались, под бронзовой кожей на скулах заходили желваки, седые брови сдвинулись.
Он еле слышно застонал, наклонил голову.
Затаив дыхание, бригада смотрела на него.
Раздался громкий хлопок и сочный раскатистый треск.
Рабочие молча зааплодировали.
Саламатин снял кепку и поклонился.